Фаусто Сампайо

Все дороги ведут на Восток «Империи Солнца».

Португальская живопись в нашей стране практически не известна, к сожалению, она не получила столь громкой славы, как скажем, живопись прославленных итальянских или же французских мастеров. Хотя, в истории живописи Португалии были удивительные страницы, перелистывая которые, мы можем открыть целый мир, отправиться в кругосветное путешествие словно бы вслед тем, кто совершал Великие географические открытия, покоряя все новые и новые земли, создавая целый мир – лузитанский мир, империю, над которой всегда светит солнце…

Если Японию называют страной «восходящего солнца», то Португалию в прежние времена именовали страной «незаходящего солнца» или - Имперьу ду Сол… Империя Солнца в народных песнях португальцев и в поэзии – метафора колониальных владений, простирающихся по всей земле и во всех океанах. Но не только. Это понятие в сознании португальцев вызывает целый ряд ассоциаций, не всегда ясных для иностранцев. Имперьу ду Сол - образ величия, осененного блеском шумной эпохи Великих географических открытий, власть над стихией судьбы, выход за пределы самого горизонта, страсть к познанию тайн мироздания, стремление к захватывающим авантюрам, романтичные чувства, пульс самой жизни, испытание силы и веры, терпкий вкус тоски, звучащей протяжным пением фаду, пропитанной запахом жареных сардин, портвейна и сигар... Все это воспето в «Лузиадах» Камоэнша, в одном лице - Гомера и Шекспира португальской литературы, а так же и в народном творчестве, в пословицах и песнях. Все это живет и в красках живописных произведений мастера Фаусто Сампайо – одного из выдающихся португальских художников первой половины XX века.

Миллионы португальцев десятилетиями не бывали в родных краях, работая в колониях, осваивая новые земли, искренне проповедуя христианство или же отчаянно гонясь за «шальными» деньгами и увлекательными авантюрами, и, конечно, скучая по местам, где прошло их детство. Часто, возвратившись в Португалию после долгих скитаний, они оказывались растерянными, чужими и непонятыми в родных краях. Тогда ими овладевала уже другая тоска – о прежней жизни в колониях… Некоторые же, наоборот, родившись в колониях, мечтали посетить землю своих исторических корней, Португалию, но, прибыв туда, часто оказывались разочарованными, ощущали тоску даже не по какой-то определенной стране, а по самой мечте об этой «идеальной» истинно родной стране, осознавая иллюзорность созданного воображением идеала. Так, настроение тоски стало сегодня чуть ли ни национальным символом Португалии, это знаменитое чувство saudade, пропитавшее ноты песен фаду соленым привкусом слез, осушенных лихим ветром с океана. Что такое саудадэ? Это грусть корабля в открытом море по тихой гавани, и грусть корабля в гавани по морским просторам – вселенская грусть, которой нет ни начала, ни конца. Судьба Фаусто Сампайо была подобна долгому пути, затянувшемуся кругосветному путешествию, впрочем, как судьба многих португальцев, его предшественников, современников и потомков.

Ф. Сампайо. Берег под дождем. Макау, 1936

Фаусто Сампайо (1893 – 1956) в Португалии часто называют «художником света», «художником мира», «живописцем дальних стран», «Вашку да Гама от искусства», «живописцем Империи Солнца»… Его кистью запечатлены бесценные виды португальских колоний, в образах его картин словно бы остановлена история, в красках отображен ветер долгих странствий. Ф. Сампайо один из немногих художников в мировой истории, умевших сочетать в своих произведениях силу и ясность документального повествования, видимую легкость самовыражения, истинное изящество стилистики изобразительного языка, декоративность красок и удивительную наблюдательность в отображении действительности.

Ф. Сампайо родился в Алфеолаш (Анадия, центральная часть Португалии), а своим «рождением» как профессиональный художник он во многом обязан Парижу, где прожил с 1926 г. по 1934 г. Там он познакомился со многими выдающимися мастерами, изучил различные направления и стили в живописи, увидел знаменитые творения старых мастеров в музеях и академиях. С 1934 года начались его долгие путешествия по просторам Империи Солнца – сначала он прибывает на остров Сан Томе, что близок к берегам Африканского континента, затем в Макау, потом путешествует по островам Индонезии, доходит до Тимора, совершает путешествие в Индию, а потом опять путешествует по Африке, получив лицензию колониальной полиции на беспрепятственное перемещение по всем колониям в целях создания уникальных живописных свидетельств, «призванных служить укреплению патриотических чувств португальцев и отразить своеобразие, национальный колорит, процветание и величие португальских владений за пределами метрополии». В сухой «канцелярской» формулировке целей художника не упомянуто истинной его цели – понять, пережить, прочувствовать, отразить в красках тоску-saudade, ощутить единство мира в его бесконечной красоте, запечатлеть неповторимую красоту мимолетных впечатлений странника… Ф. Сампайо честен в своей живописи – «величие» и «процветание» колоний, которые в годы его путешествий приходили в упадок, он отображал, все-таки, не так часто, как хотелось колониальным властям.

Итак, в 1936 году путь Фаусто Сампайо пролегал к землям Макау – к этому дивному уголку Китая, ставшему одной из многочисленных колоний Португалии. Макау стал португальским владением в XVI веке – этот порт связывал между собой и прежде торговые пути в Юго-Восточной Азии, а потому культура Макау активно впитывала все влияния извне. В колониальную эпоху, сохранив облик подлинно азиатской культуры, чуть надменно и небрежно перенявшей некоторые черты культуры метрополии, Макау стал важнейшим центром крупной оптовой торговли, куда устремлялись состоятельные португальцы для скупки экзотических товаров и не слишком богатые, но отчаянные авантюристы, желавшие побыстрее сколотить приличный капитал. Многим, кстати, это неплохо удавалось...

Ф. Сампайо. Игра в Фан-чан. Макау, 1937 г. (Частная коллекция).

На картине «Игра в Фан-чан» Сампайо отобразил саму атмосферу буржуазной жизни Макау. Картина столь же реалистична, сколь и символична – вся жизнь Макау того времени была похожа на казино, все кипело азартом, одни проматывали все капиталы и разорялись, становясь нищими и подаваясь в матросы, а другие – неожиданно срывали Джек Пот. И в этой круговерти жизни – множество красок, холодных и теплых, ярких и приглушенных, светлых и темных. Всю эту палитру жизни Макау словно бы впитала в себя палитра художника. С импрессионистической мягкостью трактованы цветовые переходы, легко и воздушно очерчены контуры фигур, подвижные и мимолетные, словно бы готовые ускользнуть из виду зрителей. Картина полна света. Художник оригинально и смело вводит в художественное пространство множество источников света – четыре люстры, а так же небольшие светильники, встроенные в колонны этого «храма» азартных игр. Блики света играют на сосредоточенных лицах, на легкомысленных нарядах прекрасных жриц этого «храма», свет сгущается в дыме сигарет, насыщая воздух тревожным ароматом авантюр. Но, продолжая вслед за живописцем прогулку по колониальному Макау, поспешим покинуть стены казино, выйдем на базарную улицу…

Ф. Сампайо. Базарная улица. Макау, 1936 г. (Лиссабон, Министерство Науки, Технологий и Высшего образования)

Солнечный свет царит на улице в Макау. Все краски преображены этим светом, напитаны его живительной силой. Художник передаёт незатейливое очарование суетливой базарной улицы, на которой так же, как и в казино, кипит азарт жизни. В своем изобразительном языке Сампайо следует здесь принципам импрессионизма. Вид передан кажущимися вблизи небрежно брошенными мелкими мазками торопливой кисти, но при взгляде на отдалении создается иллюзия оживленной перспективы и ощущение бурного движения. Цель художника достигнута – зритель чувствует пульс уличной жизни, и в его памяти остаётся яркое впечатление словно бы мимолетно увиденного городского колониального пейзажа. Импрессионистическую манеру письма избирает художник и в изображении проспекта Альмейды Рибейру в Макау.

Ф. Сампайо. Проспект Альмейда Рибейру. Макау, 1937 г. (Лиссабон, Министерство Науки, Технологий и Высшего образования)

Если базарная улица в Макау – сосредоточение мелкой оптовой и розничной торговли, то проспект Альмейды Рибейру – поистине деловой центр, где были отделения международных банков и биржи, элитные казино и дорогие отели. Но дух суеты царит и здесь, как везде в Макау. Все слилось в едином трепете красок, словно бы размытых стремительными потоками дождя, звонко падающего с небес в такт городской круговерти.

Ф. Сампайо. Внутренний порт. Макау, 1936. (Лиссабон, Музей Шиаду).

Тончайшим лиризмом проникнут пейзаж «Внутренний порт Макау», в котором передана нежность утренних красок. Однако и здесь присутствует ощущение суеты, столь свойственной этому колониальному миру. Множество парусников и пароходов спешат в хаотичном движении – что-то покупать-продавать, куда-то везти бесконечный поток пассажиров…И только горы на горизонте дышат вековым покоем, укрывшись серебристо-розоватой дымкой. Тончайшая тональна разработка цветовых нюансов с удивительным чувством затаенного восхищения написанного неба и моря, отражающего свет лучей утреннего солнца, вызывает ассоциацию с мелодично звучащей песней.

Ф. Сампайо. Вид на берег Большого пляжа в Макау. 1937 г. (Калдаш да Раинья, Музей Жузе Мальоа)

Сампайо чуток к изображению погоды, для него важно живое ощущение запечатленного момента. После дождя вода в гавани Макау темно-зеленая, её мутная гладь отражает тени парусников. Линия пляжа, тянущаяся вытянутым полуовалом, уводит взгляд зрителя от тесной застройки разноцветных домов на переднем плане в глубину полотна, к едва различимой в туманной дымке черте горизонта. В каждом пейзаже Сампайо поражает изяществом линия горизонта, её певучая выразительность, её манящая в далекие просторы притягательная сила. Так мог изображать горизонт лишь тот человек, что привык смотреть вдаль, видеть горизонт в многочисленных плаваниях и в долгих странствиях.

Ф. Сампайо. Интерьер Брусчатой Пагоды. Макау 1937 г.

В Макау поражает гармоничная смесь западной и восточной культур. Улицы в Макау (и до сих пор!) вымощены традиционной португальской калсадой - небольшими точеными камнями черного и белого цвета, пригнанными друг к другу так, что они образуют мозаичный ковровый узор. Но эти улицы ведут в типичные азиатские брусчатые пагоды с резными красными драконами на изогнутых крышах, а уютные скромные португальские паштеларии (маленькие кофейни привычной для португальцев выпечкой) соседствуют с восточной роскошью китайских ресторанов.

Ф. Сампайо. Колонны и сад. Макау, 1937

Оживленная толчея на торговых улицах, кипение жизни в порту Макау, на его рынках и городских площадях, кажется, не оставляет места для восточной созерцательности и спокойствия. Но это не так, в укромных внутренних двориках домов, храмов или парковых павильонов можно было подарить себе редкие минуты отдыха от круговерти дней в этом крупнейшем торговом вечно пульсирующем сердце колониальной Азии. В этом чувствуется привнесенная из арабского востока традиция. Колонные дворики появились в Португалии после мавританского периода, когда в VIII веке земли Пиренейского полуострова были подчинены мусульманскому миру. После изгнания мавров, португальцы и испанцы, однако же, переняли многие понравившиеся им черты культуры Ислама. Так, и уютные внутренние колонные дворики в домах, католических монастырях и парковых беседках обязаны своим происхождением арабскому Востоку. Затем, этот архитектурный мотив широко распространился по всему миру – вслед за отважными португальскими мореплавателями. И здесь, в Макау, мы видим типичный португальский внутренний дворик, окруженный колоннадой и ведущий в изысканный сад.

Сампайо был и талантливым портретистом, а не только бытописателем и мастером пейзажа. В созданных им портретах словно бы отражены потайные глубины человеческой души. Его привлекает и национальный колорит, как, например, в картине, изображающей макаусских женщин-танкарейраш, и внутренняя индивидуальность и выразительность лиц. Танкарейраш – так в колониальном Макау называли женщин из простонародья, которые торговали, а порой и жили, на маленьких лодочках, называемых по-китайски, на местном диалекте, «тан-ка». Танкарейраш торговали мелкими товарами, едой и питьевой водой вразнос, прямо с бортов своих небольших лодок. Танкарейраш жили бедно, однако, некоторые из них все-таки скапливали приличные суммы и перебирались уже на «берег», открывая небольшие магазинчики или торгуя на уличных базарах, что считалось более престижно и выгодно.

 Ф. Сампайо. Танкарейраш. Макау. 1937 г.

Художник создает целый ряд портретов простых жителей Макау, особенно – стариков, в облике которых сквозит отражение мудрости прожитых лет. В облике старого китайского рыбака царит созерцательное спокойствие и печать воспоминаний о пережитом. Он изображен на фоне суетливой рыбачьей и торговой гавани, там, на берегу все куда-то спешат матросы, разгружают одни суда и несут тюки с товаром на другие, отшвартовывают рыбацкие лодки, отправляя их за очередным уловом.

Ф. Сампайо. Старый китайский рыбак. 1936 г. Макау. (Лиссабон. Исторический музей).

Старец, одетый в строгие черные одежды, уже далек от этой суеты, он, в буквальном и в переносном тоже, смысле – оставил уже суеты сует позади и осмысляет былые годы. В прищуре спокойных глаз читается умудренное спокойствие и в то же время печать тоски о безвозвратно ушедших днях. Печать тоски о прошлом и о пережитом, каким бы оно ни было, – близка португальцам, это отзвуки saudade, неизбежные в череде долгих странствий.

Чувство саудадэ как нельзя лучше отражено Сампайо и в портрете старой китаянки.

 рекомендуемая иллюстрация

Ф. Сампайо. Старая китаянка. 1937 г.

Художник ничего не рассказывает зрителю об этой женщине – если в портрете старца он говорит нам, что это рыбак, то мы ничего точно не знаем об этой старой женщине. Может быть, не знал ничего о ней и сам художник. Как часто это бывало, художник приглашал на некоторое время в свою мастерскую позировать для портрета и пытался интуицией своей постичь внутренний духовный мир модели. Здесь Сампайо тяготеет к школе старых мастеров, к традиции рембрантовского портрета – выразительна игра светотени на лице изображенной женщины, при этом художник избирает нейтральный фон и неброское одеяние. Старая женщина погружена в мир своих воспоминаний, за старческими чертами лица, выцветшего на ярком солнце и обветренного соленым ветром, скрывается едва уловимое обаяние былой молодости. Отголоски ушедшей юности – в аккуратно уложенных волосах, в изяществе осанки, мы можем представить себе, как выглядела она лет пятьдесят назад. Все внимание зрителей сосредоточено на выразительном морщинистом лице, на просветленном взгляде, в котором тоска соседствует с мудростью, простота – с загадкой, с необходимостью хранить неведомую нам тайну, историю долгой и непростой жизни, неповторимой в своих перипетиях судьбы. Тут вновь вспоминаются строки Луиша Камоэнша. 

Мне только память о былом дана,

Чтоб смертною тоской меня томила

О счастье несбывшемся она.

В Макау Сампайо видит множество одаренных народных мастеров кисти, китайских каллиграфов, старательно выводящих черной тушью иероглифические надписи для мелких лавок или храмов. Он многому учится у этих мастеров, но и сам привносит в колониальную культуру новые веяния европейской живописи. Фаусто Сампайо создает в Макау бесплатную художественную школу для всех слоев местного населения и португальцев, работающих в колонии. Здесь Сампайо все больше отходит от реализма, равно как и от закостеневшего к тому времени, выхолощенного схематизмом, академизма. Он преподает живопись, композицию, рисунок – и сам беспрестанно учится, экспериментирует, применяет новые художественные материалы, пишет китайской кистью для каллиграфии, старается отойти от стереотипов академизма, равно как и от изысков французской школы, сделать живопись более одухотворенной. Мастерский рисунок Сампайо, выверенность композиционного строения картин разбавляются импрессионистичной мягкостью красок и экспрессионистичностью в движениях кисти. Жизнь в Макау навсегда осталась в памяти Сампайо, он высоко ценил этот период своей жизни и этап своего творческого пути. Достаточно упомянуть лишь тот факт, что после Макау Ф. Сампайо не расставался с приобретенной там китайской кистью для каллиграфии, которой подписывал все свои последующие работы.

Страсть к путешествиям, к новым открытиям, восприятие жизни как авантюры и азартной игры – часть национального характера португальцев, генетически связанных с эпохой Великих географических открытий. Лучше всего, пожалуй, отобразил португальский характер великий Камоэнш. Приведем лишь несколько строк из его обширного литературного наследия.

И Фаусто Сампайо, влекомый страстью к новым берегам, покидает Макау и отправляется в путешествие по островам Индонезии. 1937 год в творческом и жизненном пути Сампайо связан с путешествием по островам Индонезии.

Фаусто Сампайо. Равнина между Ера и Метинару. Тимор, 1937 г.

 В отличие от богатого и шумного Макау, здесь царила тишина, огромные территории, хотя и принадлежавшие португальцам, были ими практически не исследованы и не освоены. И, словно бы отдыхая от вечно спешащего Макау, с бесконечным движением на его улицах, с хаотичностью идущих по волнам парусников и теплоходов, Ф. Сампайо с особым упоением погружается в изображение мира безлюдных пейзажей.

Фаусто Сампайо. Окрестности Баукау. Тимор, 1937.

Многие острова Индонезии были лишь номинально португальскими, на них прочно укрепились вековые обычаи местных жителей, большой политической силой обладали вожди, которые волей-неволей были все-таки ставленниками португальцев и умело манипулировали как интересами собственного народа, так и выгодой, что можно было извлечь из «подчинения» португальским колонизаторам. Особенности колоний на островах Индонезии легко читаются на портрете полковника Д. Алейшу.

Ф. Сампайо. Полковник Д. Алейшу. Тимор, 1937 г.

Единственные следы португальской колонизаторской политики здесь – это сама фамилия полковника и огнестрельное оружие, не столько боевое, сколько символическое. Обладание этим оружием говорило о том, что полковнику вверено управлять владениями. Фактически же, все военные чины присваивались португальцами тем местным, которые уже были избраны в качестве вождей своим же народом. Это и компромисс, и мудрый принцип управления и подчинения без лишних кровопролитий. Выражаясь языком современных телевизионных новостных сообщений, «двойные стандарты политики» Д. Алейшу налицо и в его религиозных взглядах: на груди красуется диск, символизирующий солнце и власть, атрибут языческого культа почитания сил природы, а над этим диском весит большой золотой католический крест. Подлинное мастерство демонстрирует Сампайо своей наблюдательностью – во всем облике вождя ощущается и его мудрость, и сила, и хитрость, и какое-то удивительное спокойствие. Блики солнца, сверкающие на позолоте украшений и на теле вождя, подчеркивают красоту его смуглой кожи. В колорите преобладают теплые сближенные тона – они словно бы доносят до зрителя жару южного воздуха и пряный аромат неведомых экзотических растений. Линия горизонта подчеркнута легким колористическим контрастом. В гамму теплых оттенков вносятся холодные нотки голубовато-серой кромки горных вершин, словно бы условно очерчивающих необъятность просторов, уводя взгляд зрителя дальше, к глубине высоких небес. Ф. Сампайо чутко передал черты лица полковника. Взгляд чуть прищуренных глаз полон хитрости, расчетливости и, в то же время, духовной чистоты, мудрости и какой-то затаенной загадочной грусти. Аккуратно уложенные усы, поддернутые дымкой седины, скрывают едва заметную сдержанную улыбку. В целом, в выражении лица Д. Алейшу читается некоторая тревожность за судьбы своего народа, и, в то же время, чуть наивная радость жизни, след воспоминаний о пережитом, умудренность и созерцательная сосредоточенность.

Художнику Сампайо не был близок жанр монументальной исторической картины, он предпочитал камерность, лиризм, он умело передавал типичное в небольших пейзажах и портретах, он мог описывать и сохранять историю, запечатлев её в неуловимости и неповторимости увиденных мгновений. Однако же, и жанр монументального исторического полотна стал по силам этому даровитому мастеру. Он написал, с точностью документалиста и чуткостью поэта, эпизод из демонстрации, когда местные жители Тимора собрались встречать торжественной демонстрацией приезд португальских колониальных властей. При всей выразительности, в этой картине есть некоторая сухость – след политического заказа, ведь художнику нужно было изобразить, как «радуются» жители Тимора, встречая португальских колонизаторов. Но кисть художника не могла врать – присмотревшись к лица, мы видим, что в них ощутима тревога, тоска, усталость, опасение за будущее своего народа.

Ф. Сампайо. Местные жители на демонстрации в честь приезда португальского правительства колоний. Тимор. 1938 г. Фрагмент картины (1).

Впереди процессии несут португальский флаг, навьюченные ослики везут туземные дары для португальцев и, конечно же, дань, собранную для властей.

Ф. Сампайо. Местные жители на демонстрации в честь приезда португальского правительства колоний. Тимор. 1938 г. Фрагмент картины (2).

Противоречивые впечатления оставили картины жизни Тимора в памяти Сампайо – ведь именно на Тиморе, португальцы проявили особую жестокость при процессе колонизации, так как местное население не хотело отходить от языческой религии предков и принимать католицизм. В конечном счете, покорив земли Тимора, португальцы перестали упорствовать в насаждении христианства, однако снимали с настойчивой регулярностью. Тимор был одной из беднейших колоний, но его самобытность не могла оставить равнодушным взгляд наблюдательного странника.

Далее путь Сампайо был направлен на юг Индии, которая славилась сказочными богатствами, особым колоритом и была окутана целой дымкой различных мистических легенд и сплетен.

Ф. Сампайо. Рисовые поля перед сезоном дождей. Гоа. 1944 г

Индия в памяти каждого путешественника неповторима – одни примечают восточную роскошь и богатство красок, кто-то приобретает экзотические товары, гурманы пробуют непривычные пряные шедевры местной кулинарии, другие же остаются раздраженными пылью улиц, базарной суетой, шумом и душным климатом, кого-то интересуют загадочные индуистские традиции, а некоторых – богатая история и древняя культура. Художник увидел Индию очень простой, естественной, без какого-то ни было налета мистицизма или экзотики, как чуть уставшую крестьянку, одетую в выцветшее сари. Для Ф. Сампайо Индия - это, прежде всего, плодородные рисовые поля, незатейливый и столь милый его сердцу сельский быт, открытость лиц местных жителей, красота привычных для португальца католических церквей. Виды Индии проникнуты особым лиризмом.

Ф. Сампайо. Руины монастыря. Гоа. 1944 г. (Министерство Науки, Технологии и Высшего Образования, Лиссабон).

Здесь Сампайо более склонен к неонатурализму, сочетая принципы реалистической пленэрной живописи и импрессионистическую легкость мазка, документальность наблюдений и живую поэтичность, и тонкость визуальных ощущений. Вид в окрестностях Панжима был близок выходцу из португальской деревни. Простая сельская хижина смотрится гармонично в окружении деревьев. Неторопливый ритм жизни подчеркнут плавной диагональю дороги в нижней части холста. Изобразительное пространство объединено теплыми красками в единой гамме мажорного колорита. Теплота оттенков и мягкость переходов передаёт ощущение летнего зноя. В центре холста, вертикальным стержнем всего композиционного строения служат два ствола деревьев, вокруг которых и выстроено жилье. Пространство человеческой жизни здесь составляет одно гармоничное целое с жизнью природы, и это выразительно отражено художником как в колористическом, так и в композиционном решении.

Ф. Сампайо. В окрестностях Панжима. Гоа. 1944 г. (Музей Анадии).

Ф. Сампайо везде, где бы он ни оказался, примечает психологические особенности людей, художника увлекает возможность передать уникальную красоту индивидуальных черт человеческих лиц, глубинную выразительность взглядов, таящих отзвуки движений души. В Индии им создано множество портретов – не на заказ, а для своих путевых наблюдений. Как всегда, он часто просит прохожих и соседей позировать ему. Здесь он создает удивительный портрет индуса с дочерью на фоне пейзажа.

Ф. Сампайо. Индус с дочерью. 1944 г. Гоа.

В колористическом решении художник подчеркивает яркость красок, разлитую в Индии повсюду – и в природе, и в одеждах людей. Яркое красное сари юной девушки и красная точка бинди на лбу эффектно контрастируют с зеленью листвы на фоне, блики света играют на золоченых больших бусах. Краски картины создают звучный колористический аккорд, усиливая друг друга, воплощая идею художника о гармоничном единстве человека и природы, запечатлевая затаенное восхищение мастера красотой этого мира. В картине Сампайо живописное пространство, в котором изображены старый индус с дочерью, объединено световоздушной средой с пространством пейзажа на фоне, тем самым художник подчеркивает слитность жизни человека и всего окружающего мира в простоте сельского быта. И словно бы контрастом по отношению к крестьянской, прекрасной в своей естественности и гармоничности, жизни, показана полная условностей и социальных ограничений жизнь высших каст консервативного индийского общества. Сампайо в портрете индийской невесты из высшей касты уделяет большое внимание так же изображению типично индийской экзотики, погружается в живописание деталей этнографического характера, что не могло не увлечь взгляд странника.

Ф. Сампайо. Индийская невеста из высшей касты. 1944 г. Гоа.

Девушка из высшей касты показана в дорогом синем сари. Синий цвет сари невесте из высшей касты был подобран неспроста, ведь синий цвет символизирует небесную чистоту. Сари расшито золотой шелковой нитью, блеск многочисленных украшений подчеркивает грузную тяжесть внешней роскоши. Для высших каст, внешняя роскошь – это не блажь, а именно обязанность, девушка не может выйти из дома, не одев драгоценностей, иначе для окружающих она выглядит, все равно, что голой. Роскошь призвана подчеркивать высокий социальный статус. Искренний взгляд Сампайо заметил, что лишенные роскоши крестьяне гораздо счастливее, чем их соотечественники из элиты. Ведь подлинное счастье – не в горделивом показе своего богатства, а в подлинной свободе и в гармонии с окружающим миром. И действительно, лицо невесты кажется вовсе несчастливым, что-то тягостное есть в её взгляде, груз каких-то неведомых нам переживаний давит её сердце, усталость и тревожная сосредоточенность ощутима в самой её позе. Она, вероятно, одна из множества индийских богатых невест, выходящих замуж не по любви, а по сговору родственников, видящих в очередном объединении кастовых капиталов выгодные перспективы. Здесь фантазия зрителя может дорисовывать грустные сюжеты из индийской жизни, ныне хорошо знакомые нам из многочисленных индийских кинофильмов.

Декоративная красота красок и легкость виртуозной кисти в трактовке выразительных черт лица проявлена Сампайо в портрете незнакомки в красном сари.

Ф. Сампайо. Красное сари. 1944. Гоа.

Поражает сочность цветовых созвучий, которая словно бы на мгновение стихает в светлой, кажущейся почти воздушной бледно серебристой блузе, а выразительный яркий синий цвет фона как будто связывает все краски в музыкальном мажорном аккорде. В теплой полутени написано лицо женщины. Улыбчивое и открытое, но и слегка грустное выражение лица подчеркнуто бликами света, словно бы скользящими в живописном пространстве картины. По своей декоративности портрет напоминает искусство индийских расписных шелков или лаковых миниатюр. Привлекает внимание изображение петуха на шторе. Петух – в Индии это символ рассвета, солнца, возрождения к новой жизни в кругу Сансары-перерождений. В Португалии петух – так же символичен, и сейчас каждый турист из Португалии привозит брелок, кружку или открытку с изображением петуха. Существует легенда о барселушском петухе. Однажды, когда честный одинокий странник был оклеветан и приговорен к смертной казни, не нашлось ни одного человека, который смог бы доказать его невиновность. Строгий судья, поглощая сытный обед, спросил бродягу-подсудимого: «Кто докажет, что ты не крал?». Странник ответил: «Бог». Судья насмешливо сказал, пережевывая очередной сальный кусок: «И как же, интересно бы посмотреть, Бог мне это докажет?». Странник сказал, что Бог – всемогущий, и Он найдет способ доказать. «Хорошо» - продолжал судья. «Пусть вот тогда, петух, которого я ем сейчас на обед, соскочит с блюда и прокукарекает». Петух ожил, вскочил и громко закричал – невиновного странника пришлось отпустить. И это, как гласит легенда, действительно произошло в небольшом городке Барселуше на севере Португалии. С тех пор, петух стал символизировать всемогущество Бога, веру в воскрешение, победу добра над злом, света над тьмой. И здесь, в этой картине, петух символизирует свет самой жизни, душевную доброту юной девушки. Конечно, может заметить скептический зритель, петух мог быть просто узором на занавеске, без всякого символического намека, но даже если и так, то для души португальца, особенно выросшего в деревне, среди древних легенд и в атмосфере религиозности, образ петуха всегда вызывает символические ассоциации с барселушской легендой. И, может быть, изображение петуха на занавеске в Индии вызвало в душе Сампайо томительную тоску по родной земле. Неслучайно, все больше и больше художника в Индии привлекает не местный экзотический колорит, а те черты в архитектуре и укладе жизни, что более всего вызывают в памяти Португалию. «Иду, курю, чем далее к Востоку, тем ближе Запад, и наоборот, коль скоро Индия во мне живет, то в Индии реальной – много ль проку…» - вспоминаются строки из «Курильщика» Альвару ду Кампуша (одного из многочисленных гетеронимов Ф. Пессоа, экстраординарного поэта Португалии начала XX века).

Ф. Сампайо. Внутренний двор в индийском доме. 1944 г. Гоа

 И дом в Сау Педро, и внутренний дворик индийского дома – словно бы воспоминания о родной земле, вдруг навеянные индийской колониальной архитектурой.

Ф. Сампайо. Дом в Сау Педро. Гоа, 1944 г.

Особенно много в Гоа католических храмов, один в один похожих на те, что строились в Португалии. И с большой любовью, с чувством тоски и, одновременно, просветленной радости, пишет Ф. Сампайо интерьеры христианских храмов Гоа.

Ф. Сампайо. Церковь Святого Каэтану. Гоа. 1944 г.

Обширное внутреннее пространство храма напоено светом, мерцанием позолоты и бледными отблесками на белокаменных стенах. Отчетливо и ясно выявляет художник привычную архитектурно-пространственную среду храма Святого Каэтану с глубокой алтарной частью, с просторным трансептом. В трактовке же внутреннего пространства Капеллы Девы Марии в Дамао ощущается камерность и умиротворенность, какой-то неповторимый уют небольшой деревенской церквушки.

Ф. Сампайо. Капелла Девы Марии в Дамао. 1944 г.

Поэтично, радостно и легко изображает Ф. Сампайо капеллу Санта Катарина в Гоа. Красочная гармония здесь основана на сочетании бледно-серых, сиреневатых и розоватых оттенков небес и световых рефлексов на стенах церкви, а так же на сопоставлении серовато-коричневых тонов в трактовке почвы и стволов деревьев с то немного бледной, то яркой и сочной зеленью листвы. В картине ощущается тяготение Сампайо к импрессионистической манере письма – художником уловлено моментальное, переходящее состояние природы, то таинственное мерцание, то отчаянная яркость красок в теплых лучах восходящего солнца. Безлюдный пейзаж оживлен игрой световых рефлексов, в нем нет ощущение одиночества, все одухотворено и словно бы пронизано невидимым присутствием человека – странника Сампайо, слишком рано пришедшего к церкви, чтобы донести до зрителя очарование лучей рассвета.

Ф. Сампайо. Капелла Санта Катарина. Гоа. 1944 г.

Путь на Восток Империи Солнца для Ф. Сампайо был завершен, когда он отплыл от берегов Гоа и отправился по широким просторам Индийского океана в новое путешествие – на этот раз, по Африке. Ему предстояло открыть, не как географу, но как чуткому художнику, целый континент, уже с другими красками, ощущениями, впечатлениями и переживаниями. Но об этом периоде творчества Ф. Сампайо можно было бы вести отдельное повествование. Ф. Сампайо создал полные умиротворения и внутренней гармонии картины, образы дальних стран, в столь сложный для истории период, когда Европа была объята пламенем войны. Португалия смогла сохранить нейтралитет во Второй Мировой войне, но режим Салазара все-таки был диктатурой, с присущей для этого жесткостью. А мир португальских колоний продолжал жить своей особой жизнью, далекой от тревожной напряженности в метрополии.

Ф. Сампайо – и летописец, запечатлевший виды колоний Португалии, и поэт, воспевший неповторимую красоту катящейся к закату Империи Солнца. Ф. Сампайо скучал по земле родной Португалии, но был далек от событий, которые происходили там, он открыл (и, одновременно, создал) в своей живописи тот мир, который был близок его сердцу, и этот мир не оставляет равнодушным зрителей и по сей день, зовя в путь, вслед за ветром дальних странствий, за ветром, звучащим нотами песен фаду, таящих загадочную тоску-saudade…

Лукашевская Яна Наумовна (искусствовед, независимый арт критик, куратор выставок)

UP

Вход/Регистрация - Присоединяйтесь! Ваше имя:

Комментарий:

Введите код, который Вы видите на картинке выше (чувствителен к регистру). Для обновления изображения нажмите на него.

• Рембрандт Харменс ван Рейн - портреты, мифологическая и жанровая живопись 17 века
• Страны Востока (небольшое сочинение)
• Живопись и история центральной Индии 13-14, 15 и 16 века
• Элегантная гостья с Востока - декоративная ширма
• Франсуа Буше - женский портрет 18 века и жанровая живопись