Сцены из жизни гарема в западноевропейской живописи

Открытие мусульманского Востока для западноевропейского мира шло по двум основным путям – один путь представлял собой процесс военного или же торгового взаимодействия, и, как следствие, изучения основ общественной жизни, языка, истории и культуры. Другой путь – творческое осмысление совершенно иного мира со своими законами, обычаями, с особым отношением к жизни и к смерти, к любви, чувствам, красоте.

Только через познание другой культуры возможно самопознание, а в конечном итоге – и совершенствование. Замыкание в собственном мире, каким бы «правильным» он ни казался, ведет к саморазрушению этого мира, только открытость для новых знаний, порой шокирующих и поражающих душу впечатлений, способна дать вдохновение и развивать культуру. Понимание этого, а не только жажда покорять новые земли и наживать богатства, вела европейские народы к колонизации бескрайних земель Азии, Африки, далеких океанских островов и целых континентов. И блеск оружия, и манящий звон золота, и завораживающее сияние самоцветов, и, скажем словами Камоэнша, «жажда бури», влекло к новым горизонтам и открытиям. Некоторые открытия приносили корыстную пользу, другие – пробуждали политический или научный интерес, а третьи вызывали массу споров и недоумение. И одним из наиболее загадочных и ошеломительных открытий мусульманского Востока стал для европейцев гарем. Слово гарем имеет древнее доисламское происхождение, возможно, от аккадского языка, и трактуется в дословных переводах как «потайное место», «охраняемая часть дома», «запретное место». Гарем был и остается полностью отгороженным от внешнего мира, глаз чужака не может увидеть его тайн, а все запретное и тайное манит и будоражит воображение.

Шарль Амадей Филипп Ван Лоо. Женщины гарема и слуги-евнухи. 1773 г. Музей Жули Шере в Ницце.

До сих пор на Западе нет однозначного отношения к восточному гарему, который, конечно в несколько измененной форме, существует и в наши дни. Для одних это воплощение дикости и безнравственности, для других повод посмеяться над «чуждым» и «отсталым», для третьих – просто отголосок арабских сказок, прекрасный, но чужой мир невиданной роскоши, некоторые же, наоборот, пытаются искать научные или ещё какие-либо объяснения, даже говорят о естественности подобного рода полигамных отношений. На самом же деле, прообраз гарема существовал ещё во времена до возникновения Ислама среди арабских племен, и появление такого типа семьи было обусловлено житейской необходимостью – одной жене было просто не управиться с хозяйством в условиях кочевой жизни в пустыне, кроме того, в постоянных конфликтах погибало много мужчин. Так что, исламская вера только узаконила то, что и так существовало и являлось одной из форм выживания в сложных природных условиях, но наличие жен по слову исламского закона сводилось к четырем, как у Пророка Магомета. И только в Раю гарантируется неограниченное количество жен и наложниц среди благоухающих цветов, наивкуснейшей еды, драгоценных тканей, изысканных дворцов. Гарем, в котором больше, чем четыре жены, был воплощением мечты о Рае на земле, осуществимой лишь для избранных, имеющих власть и богатства. Но был ли гарем Раем для самих его обитательниц? Или он был рабством и драгоценной тюрьмой с золотом расшитыми шелками и деликатесами? Женщина была, и во многом остается до сих пор, в исламском мире подобием вещи – не случайно можно было встретить в арабских странах имена жен в описи имущества среди предметов мебели, посуды и прочей бытовой утвари.

«До срока срезал их в саду любви Аллах,

Не дав плодам созреть до красоты осенней,

Гарема перлы спят не в море наслаждений,

А в раковинах тьмы и вечности – в гробах», как писал Адам Мицкевич в мрачном сонете «Могилы гарема» (перевод В. Левика).

Чаще всего, женщины гарема, будь то жены или наложницы, не доживали до преклонных лет, их либо убивали, находя малейший повод, ведь так и подобает вещи – её выбрасывают, когда она снашивается или просто надоедает, либо они сами умирали от утомительного и губительного для женского здоровья образа жизни и многочисленных болезней. Кстати, многие эти женщины с возрастом страдали ожирением, и переставали представлять интерес для господина, становясь жертвой раба-евнуха, тихо и «гуманно» удушающего такую «изношенную» вещь во время сна.

 Все это не может уместиться в сознании европейца, однако же, самих женщин гарема часто это положение не особенно беспокоило и даже радовало; быть драгоценной вещью, служить своему господину, доставлять ему наслаждение, - в этом видели они смысл своей жизни, и так многие из них понимали свое счастье. Кроме того, им обещали, точнее даже гарантировали, моментальное попадание в рай после смерти. Гарем становился своего рода «монастырем», где «послушницы» и телом, и душой, и всей своей жизнью принадлежали мужу. Через служение своему мужу, как объяснялось им, достигается великая добродетель покорности Всевышнему. Сознание женщин гарема затуплялось обилием сладкой еды, курением табака, даже иногда гашиша, что хотя и запрещалось исламской верой, но находило применение в программе «воспитания» хорошей жены гарема. В гареме поощрялась праздность и чувственность, женщины были убеждены в том, что сам Господь благословил их обеспечить «земной рай» своему единственному повелителю. Часто, женщины даже не могли видеть других мужчин, кроме своего мужа, наиболее богатые гаремы сторожили уродливые евнухи. Подробности жизни гарема, будоражащие воображение «просвещенной» Европы, впервые раскрыл европейской широкой публике Шарль Луи Монтескье (1689 – 1755) в «Персидских письмах». Показывая жизнь и нравы мусульманского Востока и критикуя, от лица путешествующих по Европе персов, пороки современного ему европейского общества, погрязшего в суете, корысти, легкомысленном хвастовстве, распущенности нравов, писатель сопоставляет два противоположных типа культур, и старается быть объективным, выделяя как недостатки, так и достоинства. Однако, фантазия и реальность если и находят соприкосновение в искусстве, то это соприкосновение красочной радуги и грозовых туч – иллюзорное, неосязаемое, но действующее наверняка, и эта радуга фантазии хоть и растает в итоге, но не допустит того, что бы пролилась дождем обыденность и размыла вдохновляющую таинственность и мечту…

Подобно тому, как в литературе завесу от шатра гарема приоткрывает Монтескье, в живописи это делает Шарль Амадей Филипп Ван Лоо. Но эта «завеса» была больше похожа на театральную кулису, чем на откровение о настоящей жизни гарема. В те времена, в XVIII веке пошла большая мода на «турецкие» маскарады – вот уж на них французские светские дамы могли от всей своей души показать роскошь изысканных тканей Востока, дорогие украшения, вычурные узоры декоративных модных вещиц, а так же насладиться удивительной игрой фантазии. Западное светское общество создавало свой «Восток», удобный для побега от привычного уклада жизни, идеализированный, наполненный радостью жизни, утонченной роскошью, чувственностью и весельем. Такой вымышленный, театрально-маскарадный образ Востока, вдохновлял на создание столь модных в интерьерах того времени гобеленов и застывал в многоцветии красок светских картин. В картине Ван Лоо «Женщины гарема и слуги-евнухи» изумрудные оттенки листвы деревьев и жемчужно-атласная палитра одеяний впечатляет своей легкостью, воздушностью настроения, художник воспевает праздную жизнь женщин в окружении прекрасной природы и богатейших дворцов. Вся сцена театральна по своему характеру, и если исторически театр возник из языческих ритуалов античности, то в XVIII веке это был своего рода ритуал поклонения красоте и роскоши.

Женщины гарема, по представлению французского художника, развивали и свои таланты – подобно европейским светским барышням, занимались рукоделием, обучаясь у старшей жены гарема. Интерьеры в картинах Ван Лоо полны света, они просторны и открыты вовне, что, хотя и абсолютно чуждо настоящим интерьерам восточных гаремов, наглухо отгороженных от внешнего мира, зато столь близко и приятно воображению светских европейцев эпохи Просвещения.

Шарль Амадей Филипп Ван Лоо. Старшая жена гарема дает работу одалискам. 1773 г. Музей в Ницце. 

Картины Ван Лоо – воплощение высокого декоративного вкуса, цвета подобраны безупречно, изысканные их сочетания мелодичны и напоминают легкомысленный шум маскарада, в тщательном внимании к деталям одежды и интерьера – отображение живого интереса к красоте мира вещей, дарящих наслаждение глазу и радость жизни. Часто картины Ван Лоо копировались на фарфоровых вазах и гобеленах. В коллекции Севрского фарфора того времени есть ваза с изображением сюжета Ван Лоо «Жена гарема и её слуги»

Шарль Амадей Филипп Ван Лоо. Жена гарема и её слуги. 1783. (фрагмент) Национальный музей в Версале.

Такой же декоративной театральностью, как у Ван Лоо, проникнуты и работы Натье. На его картине 1733 года – юная мадемуазель де Клермон, с белоснежно-сахарной кожей, умело подчеркнутой жемчужностью атласных струящихся одежд и оттененной контрастом с черной кожей рабов, прислуживающих ей.

Жан Марк Натье. Мадемуазель де Клермон обслуживают рабы. 1733 г. Коллекция Уэллса в Лондоне

Жан Марк Натье вместе с Ж. Б. Массэ декорировал Главную Галерею во дворце Версаля, и в его манере письма чувствуется виртуозная и несколько легкомысленная надменность придворного живописца, вдохновляемого сценами светской жизни за великолепием дворцовых стен.

Не только, однако же, французские мастера увлекались сценами жизни гарема. Эта тема занимала так же многих художников из Италии, особенно – венецианцев, имевших давнишние контакты со странами Востока, благодаря развитию мореплавания и торговли. Братья Гуарди, младший Франческо и старший Жан Антонио, страстно полюбили образы Востока, особенно, после ознакомления с поистине грандиозной работой Жана Батиста Ван Мура, создавшего ни с чем несравнимую серию небольших картин и зарисовок, запечатлевших костюмы, этнические типажи, пейзажи, архитектуру народов мусульманского Востока. С 1699 года Ван Мур был послом Франции в Константинополе, где и увлекся созданием произведений, не только ценных с художественной точки зрения, но представляющих несомненный документально-исторический интерес. В 1712 году все работы Ван Мура были собраны в одну огромную публикацию «Коллекция сотни изображений различных народов Леванта», ставшую видной вехой в истории развития ориентализма как художественного направления. Из коллекции Ван Мура черпают свои образы и мотивы братья Гуарди, добавляя к этим впечатлениям так же и собственную фантазию, и творя на холсте ослепительную яркость и великолепие восточной роскоши.

Франческо (или Жан Антонио) Гуарди. Сцена из жизни гарема. 1742 – 1743 (Музей искусства, Дюссельдорф)

Картины братьев Гуарди пронизаны поэтичностью воздушно-легкого мазка и трепещущей светотеневой игры, и в то же время в них ощутима подвижная ритмичность, навеянная узорами персидских ковров. Мечта о беззаботной и полной чувственности жизни, убедительная искренность образов переплетается в сценах гарема братьев Гуарди с манерным изяществом декоративных форм, с театральной неестественностью поз и жестов.

Жан Антонио Гуарди. Сцена из жизни гарема. 1743 г. Коллекция эссен-Борнемица, Лугано

Зайти внутрь садов гаремов Оттоманской империи приглашают нас холсты Жана Батиста Хилэйра. Живописные сцены из будней гарема разворачиваются на фоне изысканной природы и архитектуры. Масляным краскам Хилэйр предпочитает гуашь и тушь, с их способностью передать четкость контуров и поспешность движений, с возможностью проявить мастерство рисунка, любуясь динамикой линий и причудливостью узоров.

Жан Батист Хилэйр. Сцена из жизни гарема. (фрагмент) Тушь и гуашь. XVIII век. Париж, Лувр, отдел графического искусства.

Восемнадцатый век в высоком светском обществе Европы прошел в блеске балов и маскарадов и в философских раздумьях об идеальном обществе под мудрым руководством «просвещенного» монарха, в восхищении перед чувственностью, изящностью и роскошью, в театрализации искусства и самой жизни, мыслимой не иначе как великолепный спектакль на фоне шикарных декораций.

Девятнадцатый век начался с завоеванием Египта, что дало новый импульс для развития ориентализма, открыло новые тайны и загадки Востока. В декор интерьеров и в архитектуру стали входить художественные элементы в виде стилизованных сфинксов, пирамид, обелисков, в магазинах Европы появлялись новые предметы роскоши, привезенные из Египта, Марокко и Алжира. Восток стал ассоциироваться не только с придворным сказочным богатством, но и с кипящей страстью битв, с отвагой воинов, с тысячелетними древностями, с великолепием экзотических городов и с жизнью людей под палящим солнцем на необъятных просторах пустыни. Художником, в полной мере отразившим новое восприятие Востока своей эпохи, стал Эжен Делакруа. Особенно знамениты его картины со сценами сражений, хранящиеся в коллекциях крупнейших музеев мира. Не обошел он стороной и тему жизни гарема. Его картину «Алжирские женщины» процитирует в стиле кубизма Пабло Пикассо, так, можно сказать, состоялся диалог эпох между двумя выдающимися мастерами живописи.

Эжен Делакруа. Одалиска, лежащая на диване. 1846 г. (Париж, Лувр)

Эжен Делакруа. Алжирские женщины в гареме. 1834. (Лувр, Париж)

Девятнадцатый век в живописи богат батальными сценами, академическая живопись достигла в этом непревзойденных высот. Ведь батальные сцены давали очень удобный повод художникам проявить мастерство создания многофигурных композиций, умение изображать красоту обнаженного тела в экспрессивном движении, живописать детали вооружения, мимику лиц с гримасами боли и ужаса, с выражением отваги или испуга, превосходства победителя или отчаянной злобы поверженного. Батальные сцены достигли популярности и благодаря тому, что были востребованы в кругах высшей знати, прославляя победы и поднимая чувство гордости и собственного достоинства. Но, помимо страсти битв, искусство, ни в какие, даже в самые суровые времена, не может обойтись без темы любви и без образов женщин. Хотя некоторые изображения одалисок, созданные в первой половине XIX столетия, несколько суховаты и академичны, как например у Ф. Хайца, многие мастера создавали так же и образы, пронизанные восхищением перед экзотической красотой.

Франческо Хайц. Одалиска. 1839. (Пинакотека Брера, Милан)

Воспевал нагую красоту одалисок Доминик Энгр, художник, вошедший в историю искусства как создатель одного из привлекательнейших произведений направления ориентализма «Турецкую баню» (1863). Он никогда не бывал на Востоке, но постоянным источником его вдохновения служила восточная поэзия, литература, путевые заметки, а так же собственное неуёмное воображение. Художника впечатлило описание турецкой бани из писем леди Мэри Уортли Монтэгу, написанных во время её пребывания в Константинополе в первое десятилетие XIX века.

Жан Огюст Доминик Энгр. Одалиска с рабами. 1842 г. (Галерея Уолтера, Балтимор).

Изображение одалисок и сцен гарема для Д. Энгра было масштабным поводом, чтоб восхищаться красотой обнаженного женского тела.

Жан Огюст Доминик Энгр. Внутри гарема.1828 г. (Лувр, Париж)

Теперь у европейцев появилась возможность узнать гораздо больше о жизни гарема, чем прежде. Эта сторона жизни противника была не мене любопытна для европейского общества, чем секреты военного мастерства, золото, рабы и земли. На смену театрализованной манере изображать сцены из жизни гарема, пришла манера документальная, но она все равно была далека от реалистичности. Европейские художники идеализировали по-прежнему неизученный и во многом закрытый для них мир. Чем достойнее изображается противник, тем выше ценится победа над ним. И это не только про сцены сражений. Художников занимала экзотическая красота восточных женщин, их внутреннее спокойствие, естественность и взращиваемая с ранних лет сексуальность. В картине «Паша и его гарем» Франсойш Гарбриэль Ле Паулль любуется этими женщинами, с томными миндалевидными глазами, с изящностью плавных жестов. Жены гарема выглядят как живые драгоценности среди ошеломительной роскоши и обилия золотом вышитых узоров.

Полон спокойствия и затаенной грусти образ алжирской женщины с полотна Тиссье – световые блики эффектно высвечивают мерцание жемчуга и золота, свечение нежной кожи, тусклый блеск внешне спокойных и бесстрастных глаз.

В работе Рудольфа Эрнста подчеркнуто надменное самодовольство, свойственное женщинам гарема. Женщина, приняв ванную, с нескрываемым удовольствием смотрит в зеркало, словно бы в очередной раз убеждаясь в своей красоте. Лицо изображено в профиль, а плечи развернуты в фас, что напоминает постановку фигур в древних египетских рельефах и подчеркивает особую грацию и гибкость восточных женщин.

Рудольф Эрнст. После ванной. 1889 г. Частная коллекция в Париже.

Женщины Востока, изображенные европейскими художниками, кажутся иногда слишком манерными, приторно нежными и глуповатыми, или же загадочными, чуть грустными и гордыми, самодовольными. Этот совсем другой тип красоты, чем европейский, волновал воображение, манил своей неприступностью и необычностью. Если художники предыдущей эпохи показывали разыгранные театральные сцены из жизни гарема, и в роли жен гарема часто были светские барышни, развлекающиеся игрой в экзотику, то теперь Восток в живописи предстает хотя идеализированным, но зато настоящим.

Фредерик Гудаль Новое развлечение в гареме. XIX век. Ливерпуль, Художественная Галерея

Пока армии неистовствовали в битвах, художники вели свою фантазию, талант, кисти и холсты на покорение Востока. В Египет направлялись художники, рисовальщики, архитекторы, археологи, путешественники, коллекционеры со всей Европы. Британский художник Фредерик Гудаль, уже приобретший немалую славу и неплохое состояние, путешествовал по Египту в 1858 – 1859 гг ища и находя вдохновение в стране, просто приворожившей его. В 1870 году он опять вернулся в Египет, где путешествовал по пустыни с кочующими там арабами. Потом, до конца своей жизни в 1904 году, он обращался к темам, сюжетам и образам, увиденным им в Египте, создавая новые и новые полотна на основе беглых путевых набросков и ярких незабываемых воспоминаний. Часто эти воспоминания окрашивались драматическим восприятием действительности или же приобретали символическое звучание, иногда он стремился к бесстрастной документальности или склонялся к академической сухости, а то и наоборот увлекался чрезмерной идеализацией; но, так или иначе, художник не просто изображал, он переживал Восток, завоевавший его мысли и душу. Конечно, нет уверенности говорить, что он видел гарем. Он, несомненно, знал о нем, видел типажи лиц, наблюдал манеры, жесты, одеяния. В его картине «Новое развлечение в гареме» - воплощен сам размеренный созерцательный характер жизни гарема, неторопливое и праздное времяпровождение. Картина построена на контрасте, удерживающем взгляд зрителя, - белоснежная кожа и хрупкая грациозность жестов жены сопоставляется с черной кожей рабыни, на которой эффектно играют световые блики, и с цепкостью и ловкостью жестов её натруженных и несколько грубоватых рук. Кроме чисто внешней аттрактивности, художник вводит некоторую драматическую фабулу, предлагая зрителю не только бесконечно наслаждаться разглядыванием затейливых узоров ковров, тканей и инкрустаций, но так же взглянуть на выражение лиц персонажей и поразмышлять над их судьбами. За внешней бесстрастностью лица жены внимательный зритель почувствует затаенную грусть и вместе с тем оттенок гордости, а во взгляде полуопущенных глаз рабыни сквозит едва уловимая боль и зависть, ведь черным рабыням, прислуживающим в гареме, как правило, не позволялось иметь своих детей, их разлучали с любимыми, у них не было возможности создавать семьи. Черная рабыня держит в руке голубку, что во многом символично, ведь голубь символизирует свободу, а её свобода подавлена, и она сама ощущает себя такой птичкой, зажатой в руках своей рабской доли. Грусть и одиночество рабыни сквозит и в глазах героини картины Поля Дезире Троильберта.

Поль Дезире Троильберт. Служанка гарема. 1874 г. (Музей изобразительных искусств, Ницца).

Поэтичность любовного томления воспета в картине Марьяно Фортуни Марсаля – обнаженная одалиска разлеглась на ложе и словно в беспамятстве слушает песню любви. А великолепие марокканской архитектуры внутреннего двора, декорированного коврами, на которых лежит красавица, отражена в картине Энри Рэгнау.

Марьяно Фортуни Марсаль. Одалиска. 1861. Музей изобразительных искусств. Барселона.

Энри Рэгнау. Внутренний дворик в Танжере. 1869. (Гэзирех Музей, Каир)

Чувственность восточных женщин вызывала не только радостное любование и не просто возбуждала страсть, кроме этого, вызывала она размышления о грешных искушениях. Идея гарема казалась хоть и маняще привлекательной, но совершенно безнравственной с точки зрения христианской морали. Поэтому, размышления о женщинах гарема наводили на мысли о грехе и о смертельно мучительных искушениях. В образе одного из искушений святого Антония, ушедшего в уединенную пещеру, на картине Д. Морелли предстают женщины гарема, выплывающие ужасающим для отшельника видением из-под грубой циновки.

Доменико Морелли. Искушение Святого Антония. 1878 г. (фрагмент) (Галерея национального искусства в Риме)

Весьма необычна в контексте ориентализма выполненная в импрессионистической манере картина Цезаря Бизеу, на которой жены гарема предстают гуляющими в парке в широких белых одеждах, скрывающих фигуру и лица. Картина вызывает в памяти работы Клода Моне.

Сюжеты на тему жизни гарема не обошел своим вниманием и великий Огюст Ренуар, умевший в своих красках запечатлеть неуловимое мгновение, передать тончайшие оттенки настроения и трепет ярких красок во всем многообразии оттенков и световых бликов.

Огюст Ренуар. Одалиска из Алжира. (фрагмент) 1870 г. (Национальная галерея изобразительного искусства, Вашингтон).

Огюст Ренуар. Парижские женщины в алжирских платьях (Гарем на Монмартре) 1872 г. (Коллекция Матсуката, Токио)

Ощущение вихревого движения танца и завораживающих мелодий, словно бы озвучивающих витиеватые переплетения арабской вязи и изящных узоров, передает Поль Луи Бошар.

Поль Луи Бошар. Танцующие египтянки.1893 г. (Париж, Музей Д’Орсэ)

Наряду с идеализацией и восхищением, с любопытством и удивлением, в работах многих художников конца XIX века заметно осознание рабского положения таких женщин и ощущение жалости к ним.

Жан Жульес Антоне Лекомтэ ду Нойо. Белая рабыня. 1888 г. (Музей изобразительных искусств, Нантс)

К началу XX века в некоторых работах проглядывается развенчание «восточной сказки», женщина, курящая кальян, изображенная Эмилем Бернаром, выглядит совершенно несчастной, разочарованной, она груба и не слишком привлекательна. Художник с 1893 по 1904 г. г. путешествовал по Ближнему Востоку.

Эмиль Бернар. Курящая женщина. 1900 г.(Музей Д’Орсэ, Париж).

Женщины на берегу Нила на картине Бернара полны тоски и усталости под бременем тяжелого труда. Художник словно бы вторит словам вымышленного поэта Альваро да Кампуша (созданного Ф. Пессоа): «Тоскою полон свет в пути без остановки - Восток мне надоел, похожий на циновку, которую свернул – и красок ярких нет».

Эмиль Бернар. Женщины на берегу Нила. (фрагмент). 1898 – 1900 г. г. (Музей изобразительных искусств, Лилль)

В творчестве многих мастеров первой половины XX века Восток вновь, как в веке XVIII, становится театрализованным, служит своего рода местом, реальным или вымышленным, куда можно убежать и скрыться от наскучившей цивилизации. А. Матисс не раз посещал Марокко и Алжир, его вдохновляла декоративность красок и плоскостность узоров, столь близкая его художественной манере.

Лукашевская Яна Наумовна, искусствовед, независимый арт критик, куратор выставок.

 © wm-painting.ru, 2011 г.

 

Картины в галерее с названиями и описанием (открытие в отдельном окне)

Женщины гарема кормят голубей

Баня в гареме

Баня в гареме

Турецкая баня в гареме

Прогулка гарема

Бассейн в гареме

Женщины гарема кормят голубей

Гарем в лодке

Девушка из гарема

Гарем в беседке

Фаворитка гарема

Новая звезда гарема

 

UP

Вход/Регистрация - Присоединяйтесь! Ваше имя:

Комментарий:

Введите код, который Вы видите на картинке выше (чувствителен к регистру). Для обновления изображения нажмите на него.

• картина Три возраста жизни (мужской портрет) - художник Джорджоне
• Мужской портрет в живописи
• Пейзаж городской в живописи
• Барокко в живописи
• Как обновить интерьер, чтобы в жизни произошли изменения?